Грейс прогуливалась по лужайке близ дома в Шропшире, куда ее срочно вызвала дочь. Как раз в этот момент она обсуждала с ней Джеймса Пондера. Встреча в верхах практически не прерывалась, и Мэвис, чей нрав не допускал терпения, раздраженно требовала, чтобы на этот раз Грейс окончательно определилась. К счастью, Грейс как раз определилась утром. Речь ее была несколько пространна, но если передать ее смысл одним словом, то мы напишем: «Действуй». Джеймс Пондер сумел произвести на нее самое благоприятное впечатление.

— Лучше не придумаешь!

— Рада, что ты это поняла.

— Он очарователен.

— Да, мне нравится.

— Из хорошей семьи.

— Первый сорт. Один из его предков приплыл вместе с Вильгельмом Завоевателем, или приплыл бы, если бы не опоздал на корабль. Кажется, заминка с паспортом.

— Жаль, что он не унаследует титул.

— Да, перед ним очередь в пятьдесят семь голов.

— Конечно, риск немалый, он такой красавец.

— Ничего, я рискну.

— За ним придется присматривать.

— Как-нибудь присмотрим.

— За этими фотогеничными мужчинами — глаз да глаз, — заметила Грейс. Она думала об отце Мэвис, первом из ее трех мужей, который был очень фотогеничен, и порой ей казалось, что присмотреть за ним могли только Эдгар Гувер с целой командой его лучших помощников. — Ты должна быть готова ко всему.

— Я справлюсь.

— Да, справишься, — сказала Грейс. Они прогуливались рука об руку, она видела профиль дочери, и ее твердый подбородок не оставлял сомнений. Вряд ли с таким подбородком возможны неудачи в браке. Грейс гордилась своей наследницей. Для Айвора Лльюэлина Мэвис была жалом в плоть, но те же самые качества очень нравились Грейс. Пантеры любят, когда их дочери перенимают их пантерьи повадки, так много легче управляться с мужем. Она сознавала, что замужество — это лотерея, и на греческих богов не всегда можно полагаться, но если Джеймс Пондер, беря в жены Мэвис, и захочет отклониться от пути истинного, он об этом горько пожалеет.

— Дорогая, я думаю, тебе не стоит волноваться.

— А я и не волнуюсь.

— Так что, если он сделает пред…

— Когда, — поправила Мэвис. — Я наметила на ранний вечер. Несколько дней я его избегаю. Отведу в сад, в какой-нибудь укромный уголок, и спрошу, почему он избегает меня. Он скажет, что не избегает, а я скажу: «Нет, избегаете и мне это больно, Джимми, очень больно! Я думала, мы друзья…» И он мне ответит, а я отвечу ему, так что, засекая по секундомеру, через пять минут мы обнимемся. Есть вопросы?

— Нет, дорогая.

— Как тебе сценарий?

— Замечательный!

— Ты думаешь, пора?

— Начинай прямо сейчас.

Они присели на старую скамейку в конце лужайки, и Грейс увидела глаза своей дочери. В них она прочитала неумолимую решительность, и на сердце стало еще спокойней. Ей казалось просто невероятным, что можно противостоять им, особенно, если они полны слез. Для нее Джеймс Пондер уже начал свой медовый месяц.

Ко всему прочему она была рада вернуться домой. Она уже достаточно погостила здесь и ей не терпелось сменить роль гостьи на привычную роль хозяйки.

— Что ж, раз тебе больше не нужна моя помощь, — сказала он, — я поеду. Как раз успею на послеобеденный поезд.

— Если хочешь, оставайся. Они будут рады.

— Нет, пожалуй, я вернусь.

— А ты куда-нибудь торопишься?

— Хочу проследить, не нарушает ли твой отчим диету.

— Потолстел вдвое, это уж точно. Без тебя он, наверное, ест все, что попадается под руку.

— Он не осмелится.

— Я бы не зарекалась. Наверное, у него есть сообщники, которые его подкармливают.

— Ни у кого бы духу не хватило.

— А этот новый секретарчик, как там его зовут?

— Бодкин. Он никогда на это не пойдет.

— По-твоему, ему можно доверять?

— Да.

— По-моему — нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, я тут думала о твоем Бодкине. Доверять ему не легче, чем подбросить слона средней упитанности. Ему придется немало попотеть, чтобы убедить меня, что он не жулик. Как он выбрался из чулана? Он что, Гудини? Я пришла его выпустить, но там его не было, хотя я точно помню, что заперла дверь. Не говори, что ее открыло ветром. Ветер не может повернуть ключ. Да и не было никакого ветра. И все-таки он как-то открыл ее, а это не всякий сумеет. Наверное, он сбежал из половины английских тюрем. Конечно, ты не спрашивала у него рекомендации?

Вспомнив, что именно так все и было, Грейс переменила тему.

— Бодкин не может быть жуликом. Он из очень хорошей семьи. У него родственники во всех знатных домах Англии.

— Кто тебе это сказал?

— Санди Миллер. Она у меня работает.

— А кто сказал ей?

— Ну, наверное, он.

— Вот именно. Должно быть, он из тех обездоленных младших сыновей, которые решают попытать счастья среди воров.

— Мэвис!

— Ну что, «Мэвис», что «Мэвис»?! Все сходится. Зачем он открыл ночью дверь?

— Может быть, ему захотелось прогуляться.

— В два часа ночи?

— Да, это немного странно.

— Я бы назвала это «пойман с поличным». Не спорь, мама. Такие как этот твой Бодкин — отбросы общества, как выражаются в газетах. Он — пшют и плут. Они очень юркие — хорошо выглядят, хорошо одеты, хорошо воспитаны, и проникают в приличные дома, чтобы потом впустить свою банду. Знаешь, почему Бодкин такой обходительный? Ему надо втереться в доверие. Так приказал главарь шайки.

— Я не понимаю.

— Все очень просто. Он устраивается на работу в дом, усыпляет нашу бдительность, и когда чувствует, что настал час, идет к парадной двери, открывает ее и подает сигнал сообщникам. Будет ли честный человек открывать ночью парадные двери? Конечно, нет. Не окажись я на пороге, Бодкин стал бы ухать как филин, или подавать еще какие сигналы, чтобы собрать приятелей. Нет, не говори, что ухать он не стал бы! Человек, который прокрадывается по ночам, чтобы открыть парадную дверь, обязательно будет ухать, это уж как пить дать.

Грейс была потрясена. Красноречие Мэвис сделало свое дело, — долгие дебаты в школе научили ее при помощи неоспоримых аргументов приводить всех к единому мнению. Вероятно, так же поступал Демосфен, выступая перед древними греками. Миг-другой Грейс колебалась, затем мысль о хорошей родословной Монти и его именитых родственниках опять взяла верх.